«П5»: ловушка для снов
07/10/2008 11:26
После выхода каждой новой книги Пелевина считается чуть ли не хорошим тоном посетовать: «А Пелевин-то уже не тот! Повторяется, перепевает себя же». Но это уже после того, как сетующие, торопясь и захлебываясь, «проглотили» очередное пелевинское сочинение, только-только появившееся на прилавках. Недаром в «Буквоеде» очередь за сборником «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») занимали за четыре часа до начала продаж, только что номерки чернилами на ладошках не писали.... Как бы ни относились к Пелевину, он определенно «подсаживает» читателя, заставляя его с нетерпением ожидать новой дозы, строго отмеренной и выдаваемой через довольно долгие промежутки времени — обычно не меньше года, но и не больше двух, чтобы успели соскучиться, но окончательно не забыли … Сборник «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») включает три небольшие повести, проложенные двумя рассказами. Похоже, после нескольких попыток освоить романную форму Пелевин вернулся к короткой прозе — и это можно только приветствовать. Ведь писатель никогда не был литературным стайером: его дыхания не хватало, чтобы удержать единый ритм на протяжении нескольких сотен страниц, и любой его роман (за исключением, может быть, «Ампира V») распадается на ряд отдельных новелл. Зато новеллы всегда виртуозны и неожиданны даже в своей ожидаемости. Ведь чего мы ждем от Пелевина? Умного, ироничного, едкого рассказа о нас самих — или о тех, кем мы себя считаем. И он соответствует ожиданиям — легко оперирует новыми реалиями и наглядно демонстрирует, как из хищнического капитализма 90-х («ДПП(нн)») и жесткого фээсбэшного прессинга 2000-х («Ампир V») рождается новый имперский монолит, занятый «несуетливым золочением безмерного иконостаса» и проникнутый общим настроением «спокойной гордости за успехи страны», которым дышат даже прогнозы погоды и аннотации книг. В этом новом мире ключевыми фигурами становятся уже не рекламщики, а идеологи-политтехнологи, которые с помощью вездесущего «дяди Пети» (фамилию впишите сами) создают для отечественных олигархов — дабы удержать их вместе с капиталами в родной стране — «пространство персонального наслаждения» («Зал поющих кариатид»). А из смысловых идеологических обрезков, оставшихся от «более статусных и бюджетных проектов по развитию русского национального самосознания», шьются политические пиджаки для новых шутов режима («Некромент»). С привычной щедростью Пелевин рассыпает по страницам изящные и меткие формулировки, которые так и просятся в карманный цитатник, наряду с уже прижившимися там «гламурами» и «дискурсами». «Контркультура — это когда с неприличными словами и на дешевой бумаге. Чтобы можно было обсирать глянец». «Карманный диссидент — это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно». «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уж не к чему приложить — это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…» На самом деле, конечно, Пелевин не сказал ничего такого, что мы бы ни знали. Так, собственно, он и не претендует на открытия, довольствуясь ролью «зеркала русской действительности» и действуя по принципу акына: «что вижу, о том пою». Только у нашего акына особое зрение, позволяющее ему там, где мы уже не видим ничего, кроме набившей оскомину повседневности, разглядеть вавилонскую башню абсурда. И уже вслед за Пелевиным мы тоже заново фокусируем свое зрение — будто рассматриваем «волшебные картинки», в которых из пестрых точек и пятен внезапно складываются объемные фигурки... В этом смысле Пелевин поступает подобно мастеру дзэн, с помощью бессмысленных на первый взгляд загадок-коанов добивающегося от ученика внезапной вспышки прозрения. Возможно, именно поэтому в новой книге так много автоцитат: Пелевин без всякого стеснения крадет у самого себя персонажи, идеи и сюжеты, легко и непринужденно ими жонглируя. Постоянные читатели узнают аллюзии на «Жизнь насекомых» («Зал поющих кариатид») и «Вести из Непала» («Кормление крокодила Хуфу»), «Ампир V» («Пространство Фридмана») и «Generation П» («Некромент»), «Омон Ра» («Ассасин») и «Девятый сон Веры Павловны» (снова «Поющие кариатиды»). Однако это вовсе не повод разочарованно констатировать, что Пелевину не хватает фантазии. Он словно сшивает крупными неровными стежками свое творчество в некий единый конгломерат, лишний раз показывая, что ничего со времен его первых рассказов не изменилось — даже если рябь на поверхности приняла другой вид. Мы все так же гонимся за пустотой, хотя бессмысленно гнаться за тем, что нас окружает…И вся наша жизнь — по-прежнему неверный сон, который Пелевину удается улавливать в словесные сети, сохраняя его обманчиво-зыбкую глубину. Но, демонстрируя нам наши собственные сновидения, Пелевин вовсе не исключает для нас возможности проснуться. Вопрос, хотим ли мы этого сами?
07/10/2008 11:26
После выхода каждой новой книги Пелевина считается чуть ли не хорошим тоном посетовать: «А Пелевин-то уже не тот! Повторяется, перепевает себя же». Но это уже после того, как сетующие, торопясь и захлебываясь, «проглотили» очередное пелевинское сочинение, только-только появившееся на прилавках. Недаром в «Буквоеде» очередь за сборником «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») занимали за четыре часа до начала продаж, только что номерки чернилами на ладошках не писали.... Как бы ни относились к Пелевину, он определенно «подсаживает» читателя, заставляя его с нетерпением ожидать новой дозы, строго отмеренной и выдаваемой через довольно долгие промежутки времени — обычно не меньше года, но и не больше двух, чтобы успели соскучиться, но окончательно не забыли … Сборник «П 5» (читается «П в пятой степени» и расшифровывается как «Прощальные песни политических пигмеев Пиндостана») включает три небольшие повести, проложенные двумя рассказами. Похоже, после нескольких попыток освоить романную форму Пелевин вернулся к короткой прозе — и это можно только приветствовать. Ведь писатель никогда не был литературным стайером: его дыхания не хватало, чтобы удержать единый ритм на протяжении нескольких сотен страниц, и любой его роман (за исключением, может быть, «Ампира V») распадается на ряд отдельных новелл. Зато новеллы всегда виртуозны и неожиданны даже в своей ожидаемости. Ведь чего мы ждем от Пелевина? Умного, ироничного, едкого рассказа о нас самих — или о тех, кем мы себя считаем. И он соответствует ожиданиям — легко оперирует новыми реалиями и наглядно демонстрирует, как из хищнического капитализма 90-х («ДПП(нн)») и жесткого фээсбэшного прессинга 2000-х («Ампир V») рождается новый имперский монолит, занятый «несуетливым золочением безмерного иконостаса» и проникнутый общим настроением «спокойной гордости за успехи страны», которым дышат даже прогнозы погоды и аннотации книг. В этом новом мире ключевыми фигурами становятся уже не рекламщики, а идеологи-политтехнологи, которые с помощью вездесущего «дяди Пети» (фамилию впишите сами) создают для отечественных олигархов — дабы удержать их вместе с капиталами в родной стране — «пространство персонального наслаждения» («Зал поющих кариатид»). А из смысловых идеологических обрезков, оставшихся от «более статусных и бюджетных проектов по развитию русского национального самосознания», шьются политические пиджаки для новых шутов режима («Некромент»). С привычной щедростью Пелевин рассыпает по страницам изящные и меткие формулировки, которые так и просятся в карманный цитатник, наряду с уже прижившимися там «гламурами» и «дискурсами». «Контркультура — это когда с неприличными словами и на дешевой бумаге. Чтобы можно было обсирать глянец». «Карманный диссидент — это типа как злой карлик с бубенцами. В гламурных кругах считается очень даже шикарно». «Патриотизм и любовь к России в русской душе живы и часто просыпаются, но сразу обваливаются в пустоту, поскольку становится ясно, что их уж не к чему приложить — это как попытка поцеловать Марию-Антуанетту после того, как силы прогресса отрубили ей голову…» На самом деле, конечно, Пелевин не сказал ничего такого, что мы бы ни знали. Так, собственно, он и не претендует на открытия, довольствуясь ролью «зеркала русской действительности» и действуя по принципу акына: «что вижу, о том пою». Только у нашего акына особое зрение, позволяющее ему там, где мы уже не видим ничего, кроме набившей оскомину повседневности, разглядеть вавилонскую башню абсурда. И уже вслед за Пелевиным мы тоже заново фокусируем свое зрение — будто рассматриваем «волшебные картинки», в которых из пестрых точек и пятен внезапно складываются объемные фигурки... В этом смысле Пелевин поступает подобно мастеру дзэн, с помощью бессмысленных на первый взгляд загадок-коанов добивающегося от ученика внезапной вспышки прозрения. Возможно, именно поэтому в новой книге так много автоцитат: Пелевин без всякого стеснения крадет у самого себя персонажи, идеи и сюжеты, легко и непринужденно ими жонглируя. Постоянные читатели узнают аллюзии на «Жизнь насекомых» («Зал поющих кариатид») и «Вести из Непала» («Кормление крокодила Хуфу»), «Ампир V» («Пространство Фридмана») и «Generation П» («Некромент»), «Омон Ра» («Ассасин») и «Девятый сон Веры Павловны» (снова «Поющие кариатиды»). Однако это вовсе не повод разочарованно констатировать, что Пелевину не хватает фантазии. Он словно сшивает крупными неровными стежками свое творчество в некий единый конгломерат, лишний раз показывая, что ничего со времен его первых рассказов не изменилось — даже если рябь на поверхности приняла другой вид. Мы все так же гонимся за пустотой, хотя бессмысленно гнаться за тем, что нас окружает…И вся наша жизнь — по-прежнему неверный сон, который Пелевину удается улавливать в словесные сети, сохраняя его обманчиво-зыбкую глубину. Но, демонстрируя нам наши собственные сновидения, Пелевин вовсе не исключает для нас возможности проснуться. Вопрос, хотим ли мы этого сами?
