Мудрая старуха, обитающая среди книг и молчания. Озлобленная коммунистка, доживающая свой век в израильском приюте. Сорокалетняя американка – якобы благополучная, но искалеченная воспоминаниями. Немка, ради искупления вины своего народа работающая в христианской общине под Хайфой. Католическая монахиня, ныне православная попадья, нашедшая себя на Святой Земле. Израильский радикал, неуравновешенный подросток, грустный араб-христианин, специалист по иудаике. Большая политика и частная жизнь. США, Израиль, Польша, Литва, Россия. А в центре этого разрозненного и все же отчаянно единого мира – еврей, бывший "крот" в гестапо, бывший партизан, ныне – католический священник. Человек, чья жизнь объясняет, как люди живы до сих пор, как не утопили себя в ненависти и боли. Новый роман Людмилы Улицкой – о странствиях духа во мраке мира, о том, как всякий ищет и находит свет вокруг и в себе. О Даниэле Руфайзене – человеке, с чьей жизнью не способна соперничать никакая литература. О человеке, который до последнего дня оставался милосердным солдатом.
http://lib.aldebaran.ru/author/ulickaya_lyudmila/
ulickaya_lyudmila_daniyel_shtain_perevodchik/
Брат Даниэль действительно служил в Хайфе и крестил людей, причем в романе «эпидемия» крещений вокруг него показана с некоторым юмором. В сущности, так оно и должно быть, ибо «изменившая Аврааму» Ольга Исааковна Резник, крестившаяся на смертном ложе, «одинаково угодна любому Богу», как говорит про нее брат Даниэль. И действительно, женщина, которая «печет пирожки и любит невестку», – основа и краеугольный камень любого вероисповедания.
Сам же брат Даниэль, хоть и исповедует христианство, совершенно терпимо и дружелюбно относится к приверженцам любого другого религиозного течения, да и вообще ко всем.
И здесь кроется, по моему мнению, самая большая — а, пожалуй, что и единственная проблема этого блестящего мидраша** на жизнь реального человека. Все те, к кому так терпим и дружелюбен Даниэль, – суть не более чем одномерные манекены; куклы, а не люди. Их функция – лишь оттенять Даниэля, раскрывая разные стороны его характера – любовь к семье, любовь к ближнему, нонконформизм, веротерпимость и так далее.
В данном случае короля играет свита, но свита эта без самого протагониста рассыпается в набор неглубоких скетчей. А вот вам католичка, принявшая православие, а вот просвещенный врач-еврей, интересующийся иудаизмом, а вот и араб-христианин, а рядом с ним – отказник, добившийся своего Израиля, и ставший фанатиком. Единственный, кто действительно обладает какой-то глубиной характера, – Хильда, помощница Даниэля, этакий немецкий Санчо Панса при еврейском Дон Кихоте. Правда, Санчо здесь высокий, а Дон Кихот – маленького роста, но, как и прототип, ходит в «старых брюках и растянутом свитере».
Даниэль опекает весь этот человеческий театр, заботливо «переводя» им с божественного на человеческий, с языков диаспоры – на иврит, с иврита – на латынь. Он толмач Божьей милостью, призванный сохранять самим своим существованием расползающуюся ткань людского бытия в мире, созданном Богом. Оттого он – единственно живой в этом романе, что, впрочем, часто случается в повествованиях, построенных вокруг одного реального героя. И смерть его в романе тоже реальна, хотя на самом деле не было огненного шара и пожара на Кармеле. Даниэль не уносился в небо на пылающей колеснице старого «фордика», подобно пророку Илии. Он умер 30 июля 1998 года, в Хайфе — от сердечной недостаточности.
Если бы Даниэля не было, его бы стоило придумать. Но придумать такое человеку не по силам, ибо на это способен только Бог. В сущности, Ему, наверное, доставляет удовольствие время от времени создавать таких людей, которые, словно веревочки, продернуты в прорехи нашей жизни. Такие веревочки обычно болтаются где-то на периферии бытия, по самым краям рукописи Бога, разлохмаченные и старые, — уж слишком много на них держится — но все еще крепкие. Вынешь их – и роман, который все еще пишется, рассыплется на составные части, без надежды и без продолжения, как со смертью Даниэля рассыпался роман Людмилы Улицкой.
(*) Таргум – в еврейской традиции «перевод». Первыми «таргумим» были переводы Торы на арамейский (разговорный) язык. Самыми известными являются Таргум Онкелос и Таргум Йонатан. Подобные таргумы – не дословный перевод, а, скорее, интерпретация текста.
(**) Мидраш – в еврейской традиции «толкование», интерпретация канонического текста
http://www.booknik.ru/context/?id=13170&type=BigContext&articleNum=1
