Emily Dickinson III (vertimo mokykla, mokinę pagavo azartas)

Emily Dickinson

Heart, we will forget him!
You and I, to-night!
You may forget the warmth he gave,
I will forget the light.

When you have done, pray tell me,
That I my thoughts may dim;
Haste! Lest while you're lagging,
I may remember him!

----
Širdie, pamirškim mylimą!

ir tu, ir aš - sykiu!

Tau reiks pamiršt jo šilumą,

man - šviesą jo akių.

Kai liausies - pakuždėki,
kad atsimerkt galiu;

Meldžiu tik - paskubėki,

kol tolsta jis keliu!

:)))

Manau, kad vasarą neabejotinai atsidursiu Amherste, Masačiusetse.... Emilė manęs jau ten laukia, kad pamokytų savojo meno. :)

Kažin ar apie tai būtina sakyti visam pasauliui?

Na, žodžiu...

Ši nuotrauka daryta balandžio trisdešimtą.

Tada buvo tik žiedai. Kas yra dabar? Alles noch nie gesagte...

Gražus buvo Jurgos gimtadienis. Tarsi ir nebūtų išėjusi anapus...

Ir visa kita šiandien buvo gražu. Aš laiminga. (Na gal kiek mačerniškai, bet vis tiek).

Apskritai mane laimingą daro tik tai, kad visatoje vyksta nuolatinė kaita. Jei kasdien viskas būtų taip pat, matyt, Dievas būtų padaręs kažkokią fatališką klaidą. Mane džiugina, kad rudenį vysta lapai ir miršta, o pavasarį mezgasi nauja gyvybė. Po to ji išbujoja, subręsta ir vėl - mirtis.

Kai apninka didžiulis liūdesys, turi žinot, kad jis praeis. Ne išimtis ir džiaugsmas. Tai tam tuos žiedus čia ir įpaišiau.

Carpe diem.

o dabar Regina Spektor, of course:

I never loved nobody fully

always one foot on the ground

and by protecting my heart truly

I got lost in the sounds

I hear in my mind

all these voices

I hear in my mind

all these words

I hear in mind

all this music

and it breaks my heart...

suppose I never ever met you

suppose we never fell in love

suppose I never ever let you

kiss me sweet, sweet and soft

suppose I never ever saw you

suppose you never ever called

suppose I kept on singing love songs

just to break my own fall

just to break my fall...

all my friends say

that of course it's gonna get better...

Regina Spektor "Apres Moi" (po manęs nors ir tvanas)

I must go on standing

You can't break

that which isn't yours

I, oh, must go on standing

I'm not my own,

it's not my choice

Be afraid of the lame

They'll inherit your legs

Be afraid of the old

They'll inherit your souls

Be afraid of the cold

They'll inherit your blood

Apres moi, le deluge

After me comes the flood

I must go on standing

You can't break that

which isn't yours

I, oh, must go on standing

I'm not my own,

it's not my choice

Be afraid of the lame

They'll inherit your legs

Be afraid of the old

They'll inherit your souls

Be afraid of the cold

They'll inherit your blood

Apres moi, le deluge

After me comes the flood

Be afraid of the lame

They'll inherit your legs

Be afraid of the old

They'll inherit your souls

Be afraid of the cold

They'll inherit your blood

Apres moi, le deluge

After me the flood

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

Февраль. Достать чернил и плакать!

Писать о феврале навзрыд,

Пока грохочущая слякоть

Весною черною горит.

Shadows

http://hca.gilead.org.il/shadow.html
The Shadow by Hans Christian Andersen (1847)
“Ah, I hoped you would recognize me,” said the elegant stranger; “I have gained so much that I have a body of flesh, and clothes to wear. You never expected to see me in such a condition. Do you not recognize your old shadow? Ah, you never expected that I should return to you again. All has been prosperous with me since I was with you last; I have become rich in every way, and, were I inclined to purchase my freedom from service, I could easily do so.” And as he spoke he rattled between his fingers a number of costly trinkets which hung to a thick gold watch-chain he wore round his neck. Diamond rings sparkled on his fingers, and it was all real.
“I cannot recover from my astonishment,” said the learned man. “What does all this mean?”
“Something rather unusual,” said the shadow; “but you are yourself an uncommon man, and you know very well that I have followed in your footsteps ever since your childhood. As soon as you found that I have travelled enough to be trusted alone, I went my own way, and I am now in the most brilliant circumstances. But I felt a kind of longing to see you once more before you die, and I wanted to see this place again, for there is always a clinging to the land of one’s birth. I know that you have now another shadow; do I owe you anything? If so, have the goodness to say what it is.”
“No! Is it really you?” said the learned man. “Well, this is most remarkable; I never supposed it possible that a man’s old shadow could become a human being.”
“Just tell me what I owe you,” said the shadow, “for I do not like to be in debt to any man.”
“How can you talk in that manner?” said the learned man. “What question of debt can there be between us? You are as free as any one. I rejoice exceedingly to hear of your good fortune. Sit down, old friend, and tell me a little of how it happened, and what you saw in the house opposite to me while we were in those hot climates.”
“Yes, I will tell you all about it,” said the shadow, sitting down; “but then you must promise me never to tell in this city, wherever you may meet me, that I have been your shadow....”
(...)

kaip supratote, nuotrauka mano :)

Mišelis Uelbekas

В рамках II кинофестиваля «Завтра» Москву посетил и представитель современного литературного процесса — культовый в среде интеллектуалов французский писатель Мишель УЭЛЬБЕК. Он представил российской публике свой режиссерский дебют — экранизацию собственного романа «Возможность острова». Это развернутая киноиллюстрация на тему возможного будущего человечества, которое, по роману Уэльбека, может спасти только клонирование. Представители новой расы будут обладать вечной молодостью, не нуждаться в пище и смогут пережить грядущие катаклизмы в стерильных убежищах, как герой романа и фильма Даниэль 25-й. Картина Мишеля Уэльбека «Возможность острова» полна недосказанностей и открыта для различных интерпретаций. То же самое можно сказать и о его интервью российским журналистам.
- Мишель, что побудило вас самого взяться за экранизацию своего романа — недовольство другими экранизациями? — Научный аспект моих книг не получил достаточного выражения в экранизациях, и литературная критика не очень обращала внимание на научные темы, которые, на мой взгляд, его заслуживали. Проще сделать это самому, чем поручать другим режиссерам. Впрочем, из двух экранизаций, которые поставлены по моим книгам — по романам «Элементарные частицы» и «Расширение пространства борьбы», вторая мне нравится.Вообще сочетание литераторства и режиссерства типично для Франции. Число французских писателей, попробовавших себя еще и в кино, просто огромно. Достаточно назвать самых известных — Алена Роб-Грийе, Саша Гитри, Жана Кокто. Кстати, Кокто — самый любимый мой писатель и режиссер из этого ряда. — Вы удовлетворены результатом работы? Может быть, писатель Уэльбек поругивает режиссера Уэльбека? — Мне кажется, нельзя быть удовлетворенным на сто процентов ни одним проектом, но есть аспекты фильма, которыми я по-настоящему доволен, — игрой актеров, например. Меня особенно впечатлило то, как физически перевоплощается герой Бенуа Мажимеля (из современного человека в человека будущего, с почти лысым черепом и безжизненным лицом. — Т.Е.): мне кажется, этот любимый фокус актеров — когда он преображается в другого персонажа почти до неузнаваемости — у него получился хорошо. — Какую роль вы отводите кинематографу по сравнению с литературой? — Кинематограф — как минимум менее древнее и менее мощное выразительное искусство, чем литература. Как ни странно, то, что привлекло меня к кино, были старые сериалы по телевидению, которые меня очаровали. Например, американский сериал «Сумеречная зона», который во Франции называется «Четвертое измерение» — он основан на романе Стивена Кинга, но не только. У меня был период синефильства, когда я много ходил в кино, сейчас у меня нет желания узнавать что-то новое. Мне нравится пересматривать фильмы, которые по-настоящему люблю, так же, как перечитывать любимые книги. — Вам понравилась Россия? — Как ни странно, мне нравится в России, хотя в этом нет логики — здесь очень шумно и огромные перепады температур. А я этого не люблю. Поэтому местом своего проживания я выбрал Ирландию: там круглый год примерно одна и та же температура — тепло, но не жарко летом, довольно теплая зима. Кроме того, я живу практически в сельской местности — шума и суеты здесь мало. Однако в Москве по какой-то парадоксальной причине мне тоже хорошо. — Знаете ли вы русское кино? — В свой недолгий период синефилии я посмотрел много немых и звуковых картин Эйзенштейна. Я смотрел и более поздние фильмы — в одном парижском кинозале часто показывали русское кино — многие мне понравились, но имен я не помню, только Тарковского (его влияние сильно чувствуется в фильме Уэльбека. — Т.Е.). — Как вы относитесь к клонированию и подобным экспериментам над человечеством? — Не могу сказать, что я против клонирования. Еще не было такого случая, чтобы какое-то открытие или изобретение, появившееся на новом витке прогресса, не вошло в жизнь. С этой точки зрения процесс, связанный с клонированием человека, неостановим. Рано или поздно это случится. — Какое наследие от человеческой расы вы оставляете вашему герою? — Даниэль все-таки выходит из своего убежища, то есть становится ближе к своей человеческой природе. Именно поэтому я хотел, чтобы в этих сценах у героя отросли волосы, чтобы он не был уже так стерилен, как в своем заточении. Ему остаются воспоминания, связанные с историей человечества, его гибелью. Об этом говорит закадровый голос и кадры опустошения на землях, которые проходит Даниэль. — Любовь, по-вашему, все-таки спасет мир? — В конце книги есть еще какие-то выжившие люди, а в фильме я оставил только двоих — белого мужчину и темнокожую женщину. Мне кажется, что этот факт символичен и подчеркивает то, что они единственные выжившие.Финалом мне хотелось сказать, что остается один шанс из двух, 50 на 50, что все обойдется и будет хорошо...
http://www.ug.ru/issues08/?action=topic&toid=1862

nuotrauka autentiška, mano, iš Rusijos :)

Sylvia Plath

AMŽINASIS PIRMADIENIS

Išgyvenkime amžinąjį pirmadienį
Stovėdami mėnulio šviesoje.

Mėnulio žmogau, kiūtantis savo kiaute,
Palinkęs ties žabų ryšuliu
Šviesa krenta lyg kreida ir dvelkia šalčiu
Ant tavo patalo
O tarp raupsuotų viršukalnių ir kraterių
Užgesusių vulkanų tavo dantys kalena

Nepaisydamas juodo šerkšno
Tu nepailsdamas rinksi stagarus
Kol tavo nušviestas kambarys uždengs
Sekmadieninę saulės pamėklę;
Ir tada pirmadieninio pragaro vargai mėnulio puotoje
Surakins tau čiurnas be ugnies lyg septynios nejautros upės

----
The Everlasting Monday

Thou shalt have an everlasting
Monday and stand in the moon.

The moon's man stands in his shell,
Bent under a bundle
Of sticks. The light falls chalk and cold
Upon our bedspread.
His teeth are chattering among the leprous
Peaks and craters of those extinct volcanoes.

He also against black frost
Would pick sticks, would not rest
Until his own lit room outshone
Sunday's ghost of sun;
Now works his hell of Mondays in the moon's ball,
Fireless, seven chill seas chained to his ankle.

---

klaikoka, ar ne? bet ne taip baisu, kaip moksliniai tekstai.... :)

Emily Dickinson lietuviškai II (versta mano)

Išklok teisybę, bet sykiu
Apeik ratus kelis
Kitaip tiesos blyksniu ryškiu
Nutvilkysi akis
Ir kaip griaustinio užklupti
Raminam mes vaikus
Tava tiesa iš taip arti
Tepagaili ir mūs

----

Tell all the Truth but tell it slant -
Success in Circuit lies
Too bright for our infirm Delight
The Truth's superb surprise
As Lightning to the Children eased
With explanation kind
The Truth must dazzle gradually
Or every man - be blind

Emily Dickinson lietuviškai I (versta mano)

(žr. "I died for Beauty...")

Miriau dėl Grožio - bet vos vos
Tik nurimau kape
Kovotojas vardan Tiesos
Tuoj atgulė greta

Jis švelniai klausė - kaip tu čia?
Dėl Grožio - atkirtau
O aš - atsakė jis nakčia -

už Tiesą, Brol, kritau

Nakties glėby lyg broliai du -
Šnekos mums negana
Bet štai virš lūpų ir vardų
Jau želia samana

EinSof

The infinite Divine...
"Without End."
"Infinite No-Thingness."
"Somethingness."

By the way, can you recognize this building, and - more importingly - explain the fate of this building in the context of the Ein Sof? I mean the relation.

Homework: read Victor Frankl and his logotherapy and tell me what you think.

Thanks for being there, my teacher, my Swami... :)

Yours, Alpe Raityte